какие же предметы идеальные, пока не начну ими пользоваться. а потом их идеальность становится обузой, страшно их попортить, берегу их, но - увы! - тетрадь мнется, потом приходится черкать в ней, по обложке проходит заметная жирная полоса сгиба, капля масла уродует текст на странице,... да мало ли что. и только потом, исписанная, размятая, с пятнами и изъянами, она приобретает некое очарование. вся исчерканность, вся исковерканность бумаги ручкой, желтые пятна и смазанные рисунки, и постоянно меняющийся почерк, и все те мысли, что изливались на бумагу, становятся стройными и тонкими, и как-то просто становится гордиться, что обладаешь такой вещью.

возможно, именно это хотел сказать Пулман в своей трилогии, когда писал про одушевленные частицы. частицы божественной природы, я уже не помню, как назывались.
их больше всего вокруг вещей, которых много касались люди. именно люди. это книги, статуэтки, шахматы итп.

я к чему? купила маленький блокнот с черной обложкой и прекрасной бумагой. на обложке уже криво приклеена оболочка - там сгиб, уже легче, и потом пишу внутри своим торопливым, дерганым почерком, который мне тем не менее нравится, рисую ручкой какие-то бредовые рисунки. эта маленькая книжечка должна стать носителем моей горячечной идеи - писем человеку из ада. именно так, и никак иначе, с отсчетом дней и иллюстрациями, с волнением, всюду и везде.